Томас возвращается к «камерам пыток» и останавливается в коридоре между двумя из них — открытыми. Ухмыляется, потому что всегда интересно посмотреть на тех, кто ценит собственную шкуру и пытается спасти её, даже если спасение на самом деле всего лишь жалкая иллюзия. Человек, ищущий этого спасения, способен на многое, но особенно важно, что он готов заключить сделку с самим дьяволом. Сегодня в роли дьявола Броуди — тот, в чьих руках находятся сразу две жизни, которые зависят исключительно от его желания поиграть в бога. Он прислушивается, улавливая два бьющихся сердца, одно из которых вот-вот остановится или само, или от рук Томаса. Предпочтительнее, конечно, второе — мужчина питает слабость к процессу умертвления, каждый раз надеясь наткнуться на того, кто не станет молить о пощаде, того, кто поймёт, что выживание в его случае гораздо страшнее смерти.

— Я ожидал чего-то подобного, — он скользит бесшумно, словно змея, и закрывает за собой дверь комнаты, чтобы скрыть от ненужных глаз лишние звуки и сцены. Подчиненные, конечно, давно привыкли к тому, что творится в подвалах, особенно если туда спускается капо, но лучше пускай занимаются своими делами, чем смотрят на представление, не купив билет, — правда, надеялся, что твоя собственная жизнь тебе ценнее любопытства.

Томас медленно и даже как-то лениво расстегивает пуговицы сначала на одном манжете, затем — на другом, чтобы завернуть рукава до самых локтей. Он продвигается вглубь помещения, однако приближаться к парню не спешит — мало ли, что выкинет, пусть и очень слаб. Описывает полукруг вокруг пленников, не отрывая взгляда от своих рукавов. Останавливается, только когда они удобно закатаны, и теперь он может поднять взгляд на ослабленного, но всё ещё живого парня — лежащий в позе эмбриона ему неинтересен. Броуди привык к тому, что людям приходится разжёвывать, каковы были их шансы на спасение, если бы они прошли мимо чужой беды, если бы стали опасаться лишь за собственную шкуру, но здесь он не ударяется в нравоучения. Демонстрация силы более эффективна, чем все на свете разговоры. Томас подходит к парочке, терпеливо присаживается на корточки напротив пленника, и склоняет на бок голову, рассматривая приятные черты лица. Необычная внешность, как будто созданная для того, чтобы привлекать к себе внимание.

— Ты хотел убить меня, — змей продолжает спокойным, ровным тоном, словно это просто будничный разговор двух старых друзей, а третий — в роли слушателя, — сколько тебе заплатили? — вопрос, ответ на который на самом деле Томса не интересует. Если честно, его вообще не интересует информация, потому что он любит играть, а для добычи информации у него существуют обученные люди. — Он тоже пытался меня убить, — кивает на лежащего на полу пленника, одной рукой переворачивает его на лопатки, оценивающе осматривая свою работу, — и оба вы оказались здесь. Забавно, не правда ли?

Томас не дожидается ни согласия, ни сомнения, он проводит ладонью по груди мужчины, и со стороны может показаться, что это из сочувствия, но уже через секунду резкое движение — и ладонь Броуди исчезает в чужой груди, заставляя жертву широко раскрыть глаза то ли от боли, то ли от ужаса. Змей чувствует, как под пальцами всё ещё жалобно бьётся чужое сердце, чувствует, как кровь от него ещё расходится импульсами по телу. Он наблюдает за взглядом пленника, ещё ясным и горящим жизнью, но через мгновение дёргает руку обратно, сжимая в ладони мягкое и ещё тёплое сердце. Томас видит, как постепенно стекленеет взгляд мертвеца и укладывает вырванное сердце ему на грудь — там, где оно и должно быть анатомически. Встаёт, вынимая из кармана платок, и вытирает окровавленные пальцы, краем глаза наблюдая за оставшимся на сцене героем.

— Вот, что ждёт тех, кто пытается меня убить, — он бросает грязный платок на тело и теперь полностью обращает свой взгляд на мальчишку, — ты можешь отправиться за ним, а можешь согласиться работать на меня. У тебя есть время обдумать предложение, и оно только что закончилось.